Книга Княгиня Ольга. Сокол над лесами  - Елизавета Дворецкая

Старики встали в круг у «Даждьбожьих ворот». Срединное бревно обмотали веревкой, за концы взялись молодые сильные мужчины.

Обаюн, державший пук лучины, с поклоном подал одну солнечной деве.

– Благословите, боги, огонь зажигать, Купалии освящать! – провозгласил Благожит. – Даждьбоже пресветлый, Огонь Сварожич, пожалуй к нам!

Пение смолкло, бубны стали слышнее. Мужики, по трое, взялись за два конца веревки и принялись по очереди дергать, вращая бревно. Народ кричал, будто здесь было состязание; рев толпы почти заглушал бубны. Стоячее бревно, вставленное острым концом в углубление лежачего, вращалось все быстрее. Потянуло гарью, появился дым. Эти признаки успеха взбодрили и работников, и зрителей; крик еще усилился.

Вот в углублении мелькнул первый огонек. Крик перешел в восторженный вопль и визг. Дева наклонилась, подсунула в углубление тонкие полоски бересты, огонек заблестел ярче, стал расти. Мужчины перестали дергать веревку, остановились, тяжело дыша и радостно улыбаясь. Обаюн придержал стоячее бревно, а дева опустила лучинку, будто уду, и поймала на ее острый кончик веселый маленький огонек. Ей подали берестяной витень, она зажгла его от лучины и подняла на вытянутой руке как могла выше. Худощавое лицо ее сияло торжеством, будто зажгла она самую первую зарю после сотворения мира.

Ликующий крик толпы летел к небесам. Светлые боги вновь сошли к людям, пламя их живительной силы горело в руках нарядной девы Зареницы.

Среди общего крика Далята жадно разглядывал ее, сам не понимая, что видит. Узкое лицо с острым подбородком, светлые брови, – на вид красавица была суховата. И в то же время блеск пышного наряда и священный огонь в руках делали ее прекрасной, как истинная богиня-Заря. Она была лишь сосудом, в который боги влили свою силу, лучиной – опорой небесного огня. И кто когда думал, будто горящая лучина недостаточно красива?

Перед девой положили наземь широкую крепкую доску; дева отважно ступила на нее, мужчины стали поднимать доску – выше, до груди, до головы… Дева стояла, вытаращив глаза от испуга, но в поднятой руке держала пытающий витень. Теперь и вся толпа в святилище, и сами боги видели – священный огонь горит над вершиной Хотимировой горы. Жив род Хотимиров, чтит дедов и славит богов!

Деву спустили обратно наземь, народ устремился к ней с витенями в руках. Она зажигала их один за другим, священный огонь растекался по площадке. Вот уже сотни огней горели со всех сторон. Зарю-Зареницу опять посадили на коня, Карислава взяла повод и во главе бурлящей толпы, над которой пылали сотни огней, повела всех к берегу Горины. Сидя в седле, дева несла пылающий витень и тем освящала землю везде, где ступали копыта ее белого коня.

* * *

Еще пока готовились добывать живой огонь, Яра поняла, зачем Толкун-Баба посадила на коня не ее, а Дорогочу. Заря-Зареница исполняет свои обязанности, ей не до того, чтобы глазеть по сторонам. Яре же ничто не мешало, скрываясь в стае других девок, разглядывать парней напротив. Даже если кто из них и встретит ее взгляд – что с того? Три десятка девок вокруг нее, в таких же венках, так же таращились на отроков, смеялись, с показным смущением отводили глаза, чтобы тут же снова метнуть любопытный, вызывающий взгляд. Те из них, что готовы решить свою судьбу, уже завтра утром не вернутся домой, а войдут в новый род. У Яры билось сердце от мысли: и она могла бы поступить так же, если бы не наказ Толкун-Бабы. И тогда уже завтра ее жизнь совершенно переменилась бы: не привычное Невидье, марушки, чернавки и Перунов камень стали бы ее окружением, а совсем чужие, незнакомые люди – муж, свекровь, золовки и девери, потом – дети… Все это возбуждало, волновало и влекло, как влечет и волнует молодость всякая крутая перемена жизни.

Яру никто не замечал: парни не сводили глаз с Дорогочи. И то сказать: ни разу за пятнадцать прожитых лет та не была еще так прекрасна. Яркий наряд, а главное, уверенность, что ею с восторгом любуется весь род человеческий, одевали ее солнечным сиянием. Яра же ничем не привлекала взоры, зато и сама могла без помехи разглядеть парней. Среди них находился ее будущий муж, но ей еще предстояло его угадать. Или выбрать…

«Так я смогу выбрать, какой мне понравится?» – спрашивала она у Толкун-Бабы и у Кариславы, сегодня утром, пока в роще собирались и готовились идти к «Даждьбожьим воротам».

«Боги выберут», – отвечали ей. Но хотя Яру семь лет обучали всем способам, какими сказывается воля богов, она не знала, в какой мере с этим связана ее собственная воля.

От волнения все внутри тряслось. Свободно с мальчиками-ровесниками она играла семь лет назад, а с тех пор даже ни разу не говорила ни с кем из них. В Невидье отрокам ходу не было, и сейчас Яра смотрела на них, как на людей иной породы – непонятной, но привлекательной. Они будили горячее живое любопытство – почти все, что она о них знала, было почерпнуто из сказаний о Волхе Змеевиче и ему подобных. Сам Волх Яре рисовался рослым воином величественного вида, а его дружина, хоть там все ровесники, должна быть на голову ниже и одинаковая с лица. Здесь же она не видела ничего похожего: никто ничем особенным не выделялся. Один отрок, худощавый, с длинным узким лицом, оказался выше других, но вид у него был скорее растерянный, чем победительный. Надо думать, это Унемыслов сын – Карислава так его и описала.

На витязя-волота больше всех походил Жировит – его легко было узнать по русому чубу на обритой голове. И одет он лучше всех, держится уверенно и гордо, весело поглядывает по сторонам, улыбается. Неужели он и есть тот Перун, которого все ждут?

Да как-то непохоже, с сомнением думала Яра. Перуна сразу узнаешь, как иначе?

Нынешней ночью она плохо спала – ей так и мерещился этот Перун. Снилось, будто идет она не по земле, а по голубым воздушным тропам, и не костер на лугу перед ней светится, а сам золотой солнечный дом. И навстречу ей мчался всадник на белом коне-облаке – сам сияющий, как золото, с волосами и бородой, будто пламя, с яростными молниями во взоре, румяный и горячий, как само солнце. Она шла ему навстречу, и с каждым шагом сильнее овладевало душой горячее, томящее и пьянящее чувство счастья. Всадник все ближе – его сияние закрыло уже полнеба, и пылающий взор Грома Гремучего не отрывался от Яры, наполнял ее восторгом и ужасом…

Здесь же она ничего похожего не видела. Шум, толкотня, незнакомые лица, с непривычки кажущиеся одинаковыми, сливающиеся в одно, как нити в полотне. Вдруг стало страшно: она не сумеет угадать Перуна, не управится, погубит всех! Даже сердце оборвалось.

Тем временем Дорогочу опять посадили на коня. Карислава взяла узду, готовясь его вести. Народ потянулся с площадки святилища. Первыми пошли те, кто стоял ближе к воротам вала; вот двинулись отроки-женихи. Вместе с другими девами Яра побрела в толпе за белым конем.

Впереди еще весь день и вся ночь, утешала она себя, глядя, сколько позволяли чужие головы и плечи, на спины и затылки отроков. Если боги захотят, то к утру она уже будет знать, кто из этих отроков – ее судьба и надежда рода Хотимирова.

И, словно притянутый жаром ее надежды, один из них вдруг обернулся.